НЕИЗВЕСТНАЯ ВОЙНА. Контрафакт

© 2006. Тихонов Александр Владимирович.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ: Из истории музыкального пиратства в России 1898-1917 гг.


Судя по надежным историческим источникам, пиратство имеет как минимум трехтысячелетнюю историю.
Первое упоминание о морском разбое было обнаружено в архиве египетского фараона Эхнатона. Неизвестный автор сообщал своему владыке, что морские грабители систематически нападают на суда и опустошают побережье Северной Африки. В последующие столетия фактически никто не был застрахован от пиратов. Но время меняет облик морских разбойников и способы грабежа. В конце XIX века, практически одновременно с изобретением звукозаписи, мир узнал о “музыкальном пиратстве”. И если для того, чтобы справиться с грабителями на море, мировой цивилизации потребовалось три тысячелетия, сколько же будет длиться борьба с музыкальными флибустьерами?!

Современные технологии производства компакт-дисков и тиражирования CD-R позволяют заняться этим бизнесом практически всем желающим, разбирающимся в вопросе и способным собрать необходимые средства для приобретения оборудования. Пиратство сейчас одна из самых актуальных проблем в мире, мешающих развитию легальной индустрии развлечений. Американцы, покончив с пиратством в Болгарии и на Украине, и всеми силами пытающиеся положить конец этому злу во всем мире, имеют на Россию особый зуб: ведь именно на шестой части суши более ста лет назад стали впервые подделывать восковые валики фонографа Эдисона – изобретателя, чье имя является американской национальной гордостью.

Из истории фонографического пиратства (1898-1902 гг.)

“Антипиратский манифест” Рихарда Якоба, или “Копия никогда не может сравняться с оригиналом”

Российское музыкальное пиратство – одно из самых древних в мире. Первые упоминания о пиратских записях относятся к дограммофонной эпохе. Американцы, подарившие миру феномен звукозаписи, оказались заложниками русской дерзости и предприимчивости. Известно, что Томас Альва Эдисон изначально рассматривал свое детище как устройство, предназначенное для ведения делопроизводства в конторе – записи писем, распоряжений начальства, пересылки звуковых сообщений по почте и прочее.

В чем тут причина? Может глухому изобретателю музыка была чужда и непонятна? Напротив, из воспоминаний жены Эдисона мы узнаем, что в семье по традиции собирались вечерами вокруг большого концертного рояля. Минна исполняла избранные произведения любимого Эдисоном Бетховена и пела песни. Изобретатель наклонялся вперед и прикладывал руку к своему туго слышавшему уху для того, чтобы не пропустить ни одного слова, ни одной ноты. В лаборатории Эдисона нашлось место и для прекрасного по тому времени органа. Из произведений Вагнера Эдисон особенно любил “Песню вечерней звезды”. Впрочем, его любовь к музыке не была пассивной. Одно время он даже сам играл на скрипке, обнаружив большие способности, однако оставил это занятие, когда изобретения стали главным делом его жизни. Великий изобретатель прекрасно понимал, как трудно записать и воспроизвести музыку во всем ее великолепии на столь еще несовершенном приборе, как изобретенный им фонограф.

В России на новинку сразу посмотрели особым взглядом и решили заработать денег. Как и водится, все началось с курьезов. Сначала фонограф демонстрировали в цирке как загадку природы. Потом начались сольные представления за деньги, закончившиеся тем, что хозяин “говорящей механической бестии” был привлечен к суду и приговорен к трем месяцам тюремного заключения, а также к большому денежному штрафу. Впрочем, уже в 1879 году в Московском музее прикладных знаний (ныне Политехнический музей) состоялась успешная демонстрация аппарата, прошедшая при большом скоплении народа.

Просветленные и дальновидные умы приняли новинку, и занялись ее освоением. К примеру, в России на первых порах фонограф по прямому назначению использовали только граф Лев Толстой и известный искатель приключений Миклухо-Маклай. Писатель наговаривал произведения для расшифровки секретарям, а путешественник – записывал голоса аборигенов во время своих экспедиций по архипелагам Тихого океана. Великий русский композитор Римский-Корсаков восторгался изобретением Эдисона и сулил ему радужное будущее для развития не только российской, но и всей мировой музыкальной культуры. Выдающийся пианист Антон Рубинштейн прочил уникальное устройство в качестве идеального педагога.

Пока теоретики рассуждали и спорили, московский предприниматель немецкого происхождения Рихард Якоб открыл первую в Москве публичную студию звукозаписи, и занялся тиражированием музыки на коммерческой основе. Достаточно быстро дело Рихарда Якоба приняло широкий размах, и тогда у него появились “загадочные” конкуренты. В 1898 году предприниматель начал замечать, что клиенты стали возвращать ему валики ввиду низкого качества их звучания. Даже первый поверхностный анализ восковых цилиндров показал, что сделаны они не в его фирме, а кем-то другим, но поскольку репертуар и каталожные номера были его, то Якоб серьезно призадумался. Обращения в полицию и суд ничего не дали. Дело в том, что в те годы звукозапись казалась чудом. И если уж действительный член Французской Академии наук академик Буйо, впервые знакомясь с фонографом, говорил: “Разве можно допустить, что презренный металл в состоянии воспроизвести благородный голос человека!”, то что говорить о реакции московских полицейских чинов на заявление Якоба, что “появились жулики, которые воруют голоса, т.е. переписывают и продают сделанные мною записи?!”.

Якоб всегда говорил приходящим в его магазин, что, “покупая по низкой цене дешевые суррогаты, вы не только портите себе настроение, слушая хрипы и шипы, но и лишаете заработка любимого артиста…” и, конечно же, издателя. Спустя год количество подделок стало настолько велико, что уже мешало реализации его собственной продукции, причем особо страдали самые “топовые” позиции. Дело дошло до того, что он вынужден был обратиться к своим покупателям со следующим предостережением:

“В последнее время появились машины для копировки валиков, которые, однако, совсем не соответствуют своему назначению. Несмотря на это, некоторые фирмы приобрели эти машины и копируют с моих оригиналов, и продают эти копии, как валики своего заряжения. Мои же валики, они по необходимости должны покупать для копии у меня, так как все артисты у меня на годовых контрактах, с тем чтобы они ни где не имели права петь. Каждый должен со мною согласиться, что копия никогда не может сравняться с оригиналом, как хорошо она не была бы исполнена, я, напротив, продаю исключительно оригиналы, притом неоднократно доказано, что валики моего напева признаны всеми лучшими в России. Чистые валики я имею исключительно только заграничного производства, но никак не русские, которые хотя и дешевле, но намного хуже, так как они сделаны из не совсем чистых материалов и попадается даже песок, что портит сапфир и при передаче производит шум”.

Да, перед вами первый в истории России “антипиратский” манифест, который был опубликован Рихардом Якобом в каталоге валиков-фонограмм его фирмы. Даже первый взгляд на это издание показывает, насколько масштабно было поставлено дело продажи фонограмм в те годы. На складе было постоянно до 100 тысяч (!) напетых валиков русских исполнителей. Судя по публикациям того времени, спрос на модную новинку был велик, что позволяло “делать очень крупные обороты”.

Пытаясь сохранить свое дело, деньги и честное имя, Якоб решил сам разобраться со своими обидчиками, не думая о возможных последствиях. События не заставили себя ждать. По информации из достоверных источников, после достаточно долгих поисков встреча с “загадочными” конкурентами состоялась. Во время трудного разговора Якоб требовал прекращения их деятельности, на что получил дерзкое предложение – поделиться своими доходами. Сказав веское “нет”, он остановил бессмысленные разбирательства. В его адрес посыпались угрозы.
Ситуация накалялась…

Неожиданная и загадочная для всех смерть настигла Якоба на работе – он умер в расцвете творческих сил “от сердца”. После его кончины фактическим владельцем фирмы стала жена, Ольга Якоб. Будучи женщиной богатой и больше занятой своими личными проблемами, она не очень вникала в финансовые подробности дела, полагая, что с ними вполне может справиться ее сын, еще совсем молодой человек – Павел Рихардович Якоб. Хорошо налаженная работа не вызывала первое время опасений. Многие клиенты фирмы и сотрудничавшие с ней артисты, надеялись, что, активно включившись в работу, Павел Якоб с честью поддержит репутацию старого торгового дела, а, может быть, и улучшит ее применительно к капризным требованиям клиентуры.

Однако надеждам не суждено было сбыться… Как гром среди ясного неба прозвучало известие о банкротстве, вызвавшее всеобщее замешательство. Таинственное исчезновение Ольги Якоб со всеми капиталами еще больше подлило масла в огонь кредиторского гнева, дело приняло криминальный оттенок… Огромного состояния, оставленного Рихардом Якобом жене, вполне хватило бы для спасения чести фирмы, но вдова решила скрыться. Упорные поиски исчезнувшей ни к чему не приводили. По Москве ходили самые невероятные слухи: поговаривали о шапке-невидимке, проезжем факире и таинственном моноплане Блерио, в те дни кружившем над Ходынским полем. По этому поводу журнал “Граммофонный мир” саркастически замечал: “…Как будто в Москве нет людей, которые могут специально заняться этим делом? Попробовала бы эта симпатичная барыня иметь при себе пару революционных брошюрок, тогда бы моментально со дна морского достали. А теперь более 50 тысяч кредиторских денег висит в воздухе”.

Вскоре выяснилось, что Рихард Якоб был не одинок в своих проблемах. Аналогичным нападкам со стороны фонографических пиратов, но уже в Санкт-Петербурге, подверглась американская звукозаписывающая компания “Колумбия”. Но это все еще были цветочки, поскольку технологические проблемы, связанные с тиражированием валиков, не позволяли организовать широкомасштабное производство незаконно изготовленных копий.

Пиратов, действовавших на море, прежде всего интересовали товары, предназначенные для торговли, так как их легко было превратить в деньги. Предметом особых вожделений были драгоценности, особенно золото, серебро, драгоценные камни. Хорошую наживу сулили пленники, которых пираты продавали на невольничьих рынках. За богатых пленников пираты требовали у родственников большой выкуп. Этому беспределу долго никто не мог противостоять…


Виды российского граммофонного пиратства (1902-1917 гг.)

Фонографические пираты, “сняв пенки” с деятельности компании Рихарда Якоба и “Колумбии”, стали следить за развитием технологии. Им было совершенно очевидно, что самый большой куш можно будет сорвать не при перезаписи с валика на валик, а при массовой прессовке дисков, об изобретении которых тогда ходили самые невероятные слухи. Первые публикации об этом эпохальном изобретении и первые образцы дисков и граммофонов начали поступать в Россию на рубеже 1897-98 годов. Среди поставок отмечались и первые русские записи, сделанные отечественными артистами за границей. Изобретение Эмиля Берлинера – и пластинки, и идеи выплачивать гонорар за запись – было с восторгом встречено российскими пиратами. Они сразу занялись изучением технологий, сделав для себя, как и в случае с фонографом, главный вывод – платить авторам и исполнителям необязательно. Начать широкое производство грампластинок им мешали отсутствие масштабного спроса и завеса технологической секретности, которой окутывали свою деятельность заграничные компании.

Первое пришествие

Следует отметить, что появление граммофонов на гигантской российской территории было встречено неоднозначно. В хуторе Малиновом, под Чугуевым, произошел случай, не на шутку напугавший его жителей: один шутник отправился на ближайший огород и поместил в находящееся там пугало заведенный граммофон. Спрятавшись неподалеку в кустах, он провел веревку к аппарату, за которую стоило только дернуть, чтобы пугало заговорило. Терпеливо дождавшись того времени, когда мимо проходила какая-то старуха, он дернул за эту веревку и… пугало запело. Осеняя себя крестным знамением, испуганная богомолка бросилась бежать. Сейчас же подоспели крестьяне с дубинами, топорами и вилами, но никто не решался идти против “вражьей силы”. Несмотря на то, что шутка впоследствии разъяснилась, очень многие крестьяне еще долго не оставляли мысли, что столкнулись с проделками “нечистой силы”.

Не менее любопытный эпизод произошел в одном из сел Самарской губернии, где местный урядник, присутствовавший на прослушивании граммофона, арестовал аппарат и “посадил” его в холодный чулан, как возмутителя спокойствия. Причиной тому стало публичное исполнение Некрасовской: “Укажи мне такую обитель… где бы сеятель твой и хранитель, где бы русский мужик не стонал…”

Услыхав эти слова, “недреманное око” встревожилось:
– “Барышня, прошу прекратить”, – обратился он к учительнице, организовавшей прослушивание.
– “Почему?” – удивилась та.
– “Зловредные слухи-с”.
– “Что вы, какие же тут зловредные слухи?”
– “А такие, что по какой причине стонал? Мы, барышня, сами за это отвечаем”.
– “Послушайте”, – возражала ему учительница, – “во-первых, эта песня дозволена цензурой, а во-вторых, граммофон мой, и я могу его показывать кому угодно”.
– “Начальство разберет, а пока я у вас машинку-то заберу”.¹

Граммофон стал новостью не только для простого народа, но также и для городской интеллигенции. На первых порах “механический чревовещатель” был встречен публикой настороженно, и сломать это предубеждение оказалось непросто. Музыкальный критик Ипполит Павлович Рапгоф много сделал для превращения этой “говорящей машины” в средство пропаганды музыкальных знаний. По его инициативе в ноябре 1902 года в зале Благородного собрания в С.-Петербурге был проведен один из первых в России граммофонных концертов. Начался вечер с небольшой конференции, на которой собравшиеся узнали об истории изобретения фонографа и граммофона, об усовершенствованиях их технических возможностей. Сам концерт заключался в прослушивании целого ряда вновь записанных пластинок в исполнении первоклассных русских и иностранных артистов. Уже 26 декабря 1902 года аналогичный концерт состоялся в провинции. Публика Пскова, собравшаяся в зале Дворянского собрания, была приятно поражена, услыхав Ф. Шаляпина, Л. Собинова, Н. Фигнера.

Совершенно иные “концерты” давались в местном балаганчике, где доморощенный акробат после различных незамысловатых фокусов развлекал в антракте публику кинематографом и граммофоном. Неумелая демонстрация заигранных до предела пластинок оставляла тягостное ощущение от прослушивания, и, тем самым, сильно подрывала интерес к аппарату, общение с которым могло бы доставить приятные минуты.

Во многих домах граммофон начал вытеснять оркестры и таперов на танцевальных вечерах. В залах и гостиных более или менее состоятельных обывателей он составлял теперь необходимую принадлежность. Появились граммофоны и на улицах, вытеснив собой допотопные шарманки. Число “граммофонщиков” росло с каждым днем, в газетах стали публиковать объявления о проведении концертов на дому и о прокате аппаратов. Вечера звукозаписи имели в столице такой успех, что для их проведения было решено открыть специальный зал. Помещение любезно предоставила компания “Граммофон в России”, которая прекрасно понимала роль рекламы в столь доходном деле. Зал открылся в Пассаже, поразив современников богатством убранства, изящными лепными украшениями и обилием света. По стенам были развешены портреты композиторов, прекрасная акустика позволяла улавливать все нюансы граммофонного воспроизведения. Теперь желающий и интересующийся граммофоном мог бесплатно присутствовать на устраиваемых в зале концертах, где под управлением опытных специалистов демонстрировались пластинки новейшей записи. Таков был фон, на котором “копировщики” готовились к своему массированному наступлению. И вскоре оно началось…

До 1902 года в России не было собственных заводов по производству дисков, поэтому первая пиратская пластинка была сделана за границей. В октябре 1901 года руководство АО “Граммофон”, идя навстречу требованиям публики, пригласило на запись известную певицу Анастасию Вяльцеву. Это была суперзвезда русской оперы, оперетты и эстрады. Обладательница красивого голоса грудного тембра, владеющая тонкой фразировкой и искренностью исполнения, Вяльцева имела поклонников во всех городах России. Ее обожали, поэтому запись на пластинку была просто обречена на успех.

Вяльцева исполнила в студии самые известные свои номера и выдала заранее обусловленную “подписку” в том, что право воспроизведения и продажи исполненных ею романсов она предоставляет известному музыкальному критику и бизнесмену Ипполиту Павловичу Рапгофу. Но каково было удивление предпринимателя, когда, еще до получения из-за границы тиража своих дисков, он увидел аналогичные в продаже под маркой конкурентной фирмы. Некоторое время спустя прибыл и его “монопольный” товар, но было поздно – все торговцы уже запаслись вяльцевскими романсами.

Результат – судебный процесс. Рапгоф пригласил присяжного поверенного Я.Н. Лихтермана, Вяльцева – известного адвоката по уголовным процессам Н.П. Карабчевского. По обыкновению оба адвоката обменялись письмами, извещая друг друга о принятии защиты интересов своих клиентов. Совершенно неожиданно в атаку пошла сама Вяльцева. В интервью “Петербургской Газете” она заявила, что предоставила Рапгофу не исключительное право и что пела не тождественные, а одноименные романсы. Однако в журнале “Граммофон и фонограф” был опубликован фотоснимок расписки, данной Вяльцевой, где она подписывалась под текстом об исключительной передаче конкретных произведений. Дело продолжалось несколько лет, так и кончившись ничем. Причиной тому было отсутствие в России соответствующего законодательства и практики ведения подобных дел. Уже первые слушания показали, что выиграть этот процесс какой-либо из сторон вряд ли удастся. Пираты, сделав для себя соответствующие выводы, приступили к поиску специалиста, знакомого с технологией производства грампластинок…

____________________

¹ Фрагмент статьи в журнале “Звукорежиссер” №3, 2002 г.

">
Автор: Александр Тихонов, из книги
"Операция которую назвали Контрафакт"

Присоединяйтесь к дискуссии в комментариях ниже:
Ошибка в тексте? Выделите ее и нажмите CTRL + ENTER | Powered by Orphus
Система Orphus